Новая инвестиционная политика стран Персидского залива: трансформация подходов к сотрудничеству с Египтом и Иорданией

Экономическая помощь как инструмент влияния: почему монархии Залива поддерживают арабские страны?

Экономическая и политическая поддержка Египта и Иордании со стороны ключевых членов Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ) —Саудовской Аравии, ОАЭ и Кувейта — имеет глубокие исторические, идеологические и стратегические корни. На протяжении десятилетий арабская солидарность рассматривалась как инструмент коллективной ответственности и взаимной защиты от внешнего давления и внутренних потрясений. Иордания и Египет, обладая политически управляемыми режимами и стратегическим географическим положением, выполняли роль буферов между зонами конфликтов и ключевыми маршрутами миграции, торговли и радикализации. Их дестабилизация несёт прямые риски для государств Залива — от потоков беженцев до идеологических потрясений. Особенно остро эти опасения проявились после событий «арабской весны» 2011 года, когда массовые протесты и падение режимов радикально изменили представления о региональной безопасности. В 2013–2015 годах, после свержения президента Мухаммеда Мурси в Египте, поддержка нового египетского руководства со стороны Саудовской Аравии, ОАЭ и Кувейта достигла рекордных масштабов. Только в течение первого года после прихода к власти Абдель Фаттаха ас-Сиси страна получила более $23 млрд в виде прямой помощи, субсидий и валютных депозитов в Центральный банк. Принятые меры были направлены на стабилизацию союзного светского режима и противостояние радикальным исламистам. Однако столь масштабные финансовые вливания не дали устойчивого результата. Средства были направлены преимущественно на экстренное пополнение валютных резервов, компенсацию дефицита бюджета, субсидирование импорта топлива и продовольствия, а также на стабилизацию курса египетского фунта. Помощь использовалась в рамках краткосрочной макрофинансовой стабилизации, но практически не сопровождалась системными экономическими реформами. Уровень координации между донорами и египетским правительством был ограничен. Монархии Залива, действуя в логике геополитической солидарности, не выдвигали условий по прозрачности использования ресурсов, не создавали механизмов мониторинга или институционального сопровождения. В результате деньги осваивались египетской бюрократией в рамках устоявшейся модели распределения, не затрагивая структурных проблем — низкой производительности, неэффективного государственного сектора, инфляционного давления и институциональной уязвимости. Модель «финансирования ради лояльности» оказалась неустойчивой: страна вскоре вновь столкнулась с дефицитом валюты, ростом долга и давлением на курс национальной валюты. Уже в 2016 году Египет был вынужден обратиться за поддержкой к МВФ, запустив болезненную программу реформ. В странах Залива эти процессы вызвали сомнения в эффективности традиционных форм поддержки. Начал формироваться запрос на смену парадигмы — от безвозмездных грантов к возвратным, контролируемым инвестициям, обеспечивающим как контроль, так и стратегическое влияние.

В Иордании, хотя ситуация оставалась менее кризисной, поддержка также была постоянной. В 2018 году Саудовская Аравия, ОАЭ и Кувейт выделили стране $2,5 млрд на фоне массовых протестов против экономической политики. Как и в случае с Египтом, целью была не только стабилизация внутренней ситуации, но и предотвращение геополитического дрейфа в сторону других центров силы — Ирана, Турции или Катара. В странах-получателях помощь от государств Персидского залива воспринималась двояко. С одной стороны — как спасение от коллапса, с другой — как компромисс с национальным суверенитетом. В египетском и иорданском общественном дискурсе периодически поднимаются вопросы зависимости от воли внешних спонсоров, условий, навязываемых в обмен на поддержку, а также отсутствия прозрачности в распределении получаемых средств. Тем не менее, в сложных экономических условиях, Каир и Амман были вынуждены соглашаться на предложенные форматы сотрудничества. В целом историческая логика поддержки арабских стран государствами Залива базировалась на взаимном интересе: безопасность и стабильность в обмен на лояльность и влияние. Однако накопившиеся дисбалансы и неэффективность грантовой модели стали основой для поиска новой формулы взаимодействия. Именно этот процесс и лежит в основе текущей трансформации инвестиционной политики по отношению к Египту и Иордании.

Монархии Персидского залива: от благотворительности к скупке активов арабских государств

Экономическая стратегия государств Персидского залива в отношении арабских стран претерпела глубокую трансформацию. Если в 2000–2010-е годы поддержка Египта и Иордании выражалась преимущественно в виде субсидий, грантов и льготных заимствований, то с начала 2020-х годов приоритет был отдан инвестиционным механизмам. Это отражает не только нарастающее разочарование в эффективности безвозмездной помощи, но и стремление стран ССАГПЗ выстраивать более устойчивые, выгодные и контролируемые формы влияния. Несмотря на десятки миллиардов долларов, предоставленных Египту и Иордании за последние два десятилетия, устойчивых реформ достичь не удалось. По оценке Всемирного банка, частные инвестиции в Египте за последние десять лет составляли всего 6,3 % от ВВП — примерно пятая часть от среднего уровня по странам со средним доходом. Снижение производительности труда, ограниченная деловая активность и слабая институциональная среда препятствуют трансформации экономики. Внутренними стимуляторами пересмотра подходов стали экономические вызовы самих стран Залива. После обвала цен на нефть в 2014 году и последующей волатильности рынки начали диктовать необходимость сокращения непроизводительных расходов. Пандемия COVID-19 и рост бюджетных потребностей в области здравоохранения, инфраструктуры и обороны усилили эти требования. В ответ Саудовская Аравия и ОАЭ инициировали структурные программы — «Видение Саудовской Аравии — 2030» (Saudi Vision 2030) и «Столетие ОАЭ к 2071 году» (UAE Centennial 2071), где чётко обозначен приоритет возвратных инвестиций и диверсификации. Внешними факторами выступили усиление геополитической конкуренции и растущее присутствие Китая, Турции и Ирана в странах Ближнего Востока и Северной Африки. Чтобы сохранить свои позиции, государства Залива вынуждены применять более гибкие и долгосрочные инструменты влияния. Формат инвестиций с прямым доступом к инфраструктуре и долей в стратегических отраслях обеспечивает не только экономическую отдачу, но и политическое влияние в зависимых государствах. Системное оформление новой политики получило закрепление в ряде документов и соглашений. Так, Египет включил привлечение инвестиций ССАГПЗ в свой «Национальный план структурных реформ» (National Structural Reform Program), утверждённый в мае 2021 года. Документ нацелен на приватизацию госпредприятий и расширение роли «Суверенного фонда Египта» (Sovereign Fund of Egypt) как главного интерфейса по приёму иностранного капитала. В свою очередь, Иордания в 2024 году подписала соглашение с ОАЭ в рамках «Всеобъемлющего экономического партнёрства» (Comprehensive Economic Partnership Agreement), которое вступило в силу 15 мая 2025 года. Документ направлен на углубление сотрудничества в ключевых отраслях — энергетике, логистике, транспорте, туризме и фармацевтике. Он не только создаёт правовую основу для притока инвестиций, но и служит платформой для согласования реформ и расширения доступа частного сектора к государственным проектам. Одним из важнейших инструментов стала передача активов в долгосрочное управление инвесторам из Залива. Так, в январе 2024 года ОАЭ через «Суверенный фонд благосостояния Абу-Даби» (Abu Dhabi Developmental Holding Company) подписали крупнейшую сделку с Египтом по проекту «Рас-эль-Хекма» (Ras El-Hekma) на сумму $24 млрд, оформив долевое участие в развитии прибрежной зоны площадью около 170 кв. км — с жилой, туристической и логистической инфраструктурой. Это стало самым масштабным инвестиционным соглашением в истории страны. Саудовская Аравия через «Суверенный инвестиционный фонд» (Public Investment Fund, PIF) усилила экономическое присутствие в Иордании, сделав ставку на стратегические отрасли. В 2017 году был учреждён Саудо-иорданский инвестиционный фонд (Saudi–Jordanian Investment Fund, SJIF) объёмом $3 млрд, который в 2023 году полностью перешёл под контроль PIF, укрепив позиции Эр-Рияда в королевстве. Среди приоритетов — строительство медицинских учреждений, образовательных центров и модернизация железнодорожной линии Акаба–Маан на сумму около $700 млн. Катар, восстановив дипломатические связи с Египтом, в 2025 году объявил о пакете прямых инвестиций на сумму $7,5 млрд, направленных на развитие недвижимости, гостиничного сектора и энергетики. Сделки планируется реализовать через «Катарский инвестиционный фонд» (Qatar Investment Authority) и напрямую согласовывать с египетскими правительственными агентствами — что позволяет обходить стандартные тендерные процедуры и усиливает институциональное присутствие Катара в экономике Египта. Приватизационная политика Египта усилилась за счёт создания в 2023 году платформы по выводу госсобственности на рынок — «Государственная программа владения» (State Ownership Policy), утверждённой указом президента. Документ определяет, какие активы могут быть проданы, на каких условиях и какие секторы остаются под контролем государства. Это стало отправной точкой для вхождения инвесторов ССАГПЗ в стратегические отрасли: порты, транспорт, телеком и агропром. Иордания, в свою очередь, также приняла меры, направленные на привлечение зарубежных инвестиций. В частности, в 2024 году был ратифицирован закон «О стратегических инвестициях» (Investment Environment Law No. 21 of 2022), который предоставляет иностранным и, прежде всего, суверенным фондам право владеть активами в ряде ключевых секторов без ограничений. Нововведения касаются инфраструктуры, энергетики, транспорта, туризма и промышленности.

В результате трансформации экономическая политика государств Персидского залива претерпела качественный переход: от безвозмездной помощи к приобретению рычагов устойчивого влияния. Новая модель позволяет не просто оказывать поддержку, а контролировать повестку в странах-получателях, перераспределять региональные потоки капитала, технологий, рабочей силы и даже политических решений.

Смена инвестиционной парадигмы: вероятные последствия для региональной стабильности

Переход стран Персидского залива от безвозмездной помощи к инвестиционному контролю означает глубокую институционализацию зависимости стран-получателей. Если ранее поддержка Египта и Иордании основывалась на принципах арабской солидарности, то теперь она строится на логике возврата капитала и получения рычагов влияния. В условиях кризиса такие отношения становятся не просто финансовыми, а политически закреплёнными, снижая возможность пересмотра условий без ущерба для бюджетной устойчивости. В самих странах-получателях такая трансформация воспринимается неоднозначно. Для правительств инвестиции из ССАГПЗ — это спасательный круг: источник валютной ликвидности, занятости и инфраструктурного развития. Однако на общественном уровне нарастает скепсис. В Египте сделка по «Рас-эль-Хекма» вызвала волну критики, а в Иордании активисты указывают на слабую прозрачность переговоров и ограниченное участие парламентов. Возникает страх, что ключевые активы переходят под внешний контроль в обход демократических процедур. Эта модель отношений даёт донорам не только экономические выгоды, но и политические обязательства. Владение критической инфраструктурой означает, что ответственность за устойчивость принимающей страны частично ложится и на инвестора. В случае обострения внутренней напряжённости, как это происходило в Египте в 2024 году во время протестов и забастовок, связанных с ростом цен и сокращением субсидий, внешние партнёры рискуют репутационными издержками и вовлечённостью в кризисное управление. При этом инвестиции превращаются в форму не только влияния, но и уязвимости. Существует также вопрос мотивации. Инвесторам выгодна стабильность, но только для сохранения и управляемости активов. Нестабильность же снижает цену объектов приватизации, открывая окно возможностей для более выгодного входа. В таких условиях может возникнуть соблазн не предотвращать, а капитализировать кризис. Это ставит под сомнение гуманитарный характер новой политики и поднимает вопрос о её этическом содержании. Геополитические последствия уже становятся заметными. США поддерживают финансовую стабилизацию Египта и Иордании, но выражают обеспокоенность растущим контролем иностранных структур — особенно на фоне активизации Китая в Суэцком канале и Судане. ЕС, в свою очередь, стремится сохранить доступ к логистике и энергетике региона, но с оглядкой на риски монополизации. Китайская модель, напротив, делает ставку на инфраструктурные кредиты без политических условий, создавая конкуренцию за влияние. Растущий интерес к инвестиционной экспансии стран Залива обусловлен и её военно-политическим измерением. Приобретая доли в логистических, портовых и энергетических объектах Египта и Иордании, они получают косвенное влияние на критически важную инфраструктуру. Эти активы могут использоваться не только для экономических целей, но и как инструменты стратегического значения, что особенно актуально на фоне напряжённости с Ираном и нестабильности в акватории Красного моря. При этом углубление инвестиционной зависимости может усилить внутреннее недовольство. На фоне инфляции, сокращения субсидий и приватизации госсектора иностранное участие становится удобной мишенью для критики. В Египте протесты 2024 года сопровождались антииностранной риторикой и призывами к восстановлению контроля над национальными активами. В Иордании пока сохраняется управляемость, однако отсутствие ощутимых выгод от приватизации может изменить общественные настроения в сторону протеста.

В перспективе просматриваются три возможных траектории развития событий. Первая — институционализация влияния стран Залива, при котором они становятся мощным центром силы. Вторая — рост конкуренции между Китаем, США, ЕС и арабскими донорами, ведущий к дроблению влияния. Третья — национализм, протесты и пересмотр приватизаций. Какая из них реализуется — зависит не только от объёма инвестиций, но и от способности стран-получателей сохранить суверенитет, а доноров — принять сопутствующую ответственность.

К середине 2020-х годов экономическая стратегия государств Персидского залива вышла за рамки прежней модели региональной солидарности. Переход от безвозмездной помощи к институционализированным инвестициям оформился как новая парадигма влияния: через владение активами, инфраструктурой и механизмами принятия решений. Это превращает монархии Залива из доноров в системных акторов, формирующих обновленную конфигурацию арабского мира. Египет и Иордания стали первыми площадками этой трансформации. Суверенные фонды, соглашения о стратегических инвестициях и приватизационные сделки создают архитектуру зависимости, которую уже нельзя пересмотреть без серьёзных политических или экономических последствий. Это меняет характер региональной стабильности: от координации — к институциональному контролю. Новая модель приносит выгоды всем сторонам: ведущие государства ССАГПЗ получают точки опоры, страны-получатели — ресурсы и инфраструктурные проекты. Однако выгоды распределяются неравномерно, а логика сделок всё чаще диктуется интересами инвесторов. Это провоцирует общественную обеспокоенность и дискуссии о суверенитете и допустимых границах внешнего вмешательства. На международной арене активизация инвестиционного присутствия стран Залива усиливает конкуренцию с Китаем, ЕС и Турцией, особенно в сферах логистики, энергетики и оборонной инфраструктуры. Хотя официально речь идёт о партнёрстве, на деле формируется сложный ландшафт перекрёстных интересов, где контроль над активами означает контроль над политикой. Риски растут и внутри самих стран-получателей. При сохранении давления со стороны МВФ, росте цен, приватизации и реформ внешнее вмешательство становится удобной мишенью для протестной мобилизации. В этих условиях хрупкое равновесие между инвестиционной выгодой и национальной устойчивостью может быть легко нарушено. Новый формат взаимодействия ставит под вопрос прежнюю архитектуру регионального влияния: теперь она формируется не через декларации солидарности, а посредством потоков капитала, структур владения и юридически оформленных зависимостей. Такой инвестиционный поворот стран Персидского залива становится ключевым фактором устойчивости Ближнего Востока, однако одновременно требует большей прозрачности, участия местных акторов и стратегической ответственности за последствия экономического присутствия.