Технологическое развитие Турции: глобальная зависимость или трудный путь к суверенитету?

Как технологическая зависимость Турции стала угрозой национальной безопасности

Мировое технологическое развитие в 2020-х годах вступило в фазу глубокой поляризации. Страны, обладающие критически важными технологиями — в первую очередь США, Китай и, в меньшей степени, ЕС — не только ускорили внутренние инновационные процессы, но и начали выстраивать замкнутые техноэкономические зоны, основанные на собственных стандартах, цепочках поставок и ценностях. Эти блоки становятся не просто центрами производства, но и механизмами политического контроля и стратегического доминирования. Те, кто остаются за пределами этих зон, оказываются в положении технологически зависимых государств, неспособных гарантировать устойчивость собственных цифровых, промышленных и оборонных систем. Особенно остро риски технологической зависимости проявляются в контексте глобальной конфронтации между США и Китаем. В попытке укрепить свои позиции, обе державы стремятся исключить доступ «неблагонадёжных» партнеров к критическим технологиям – производству полупроводников, платформ искусственного интеллекта или телекоммуникационной инфраструктуры. При этом развивающиеся страны, такие как Индия, Бразилия, ЮАР, Турция — сталкиваются с непростым выбором: присоединиться к одному из блоков или попытаться выстроить автономную технологическую политику.

В случае Турции эта дилемма становится особенно сложной. Страна традиционно зависела от западных технологических решений: её телекоммуникационные сети строились с участием европейских и американских компаний, оборонная промышленность полагалась на компоненты и лицензии стран НАТО, а ключевая цифровая инфраструктура функционировала на базе американских облаков и платформ. В течение двух десятилетий Турция стремилась к модернизации экономики через интеграцию с глобальными технологическими рынками, но уже к 2020-м годам стало очевидно, что такая модель развития не даёт стратегической устойчивости, особенно в условиях ухудшающихся отношений с Западом. Анкара предпринимала определённые попытки приобрести технологическую самостоятельность с середины XX века. Большое влияние на осознание турецкими элитами рисков, связанных с высокой зависимостью от западных технологий, оказал кипрский кризис 1974 года, когда США ввели эмбарго на поставку оружия. Но ограниченность ресурсной базы и внешнеполитическая ориентация на США и Европу сдерживали её технологическое развитие, а реальные изменения в этой сфере начали происходить только с 2000-х годов, когда правящая «Партия справедливости и развития» сделала технологический рост частью политического бренда. К 2010-м годам в турецком политическом дискурсе закрепился термин «Yerli ve milli» — «местное и национальное». Он стал лейтмотивом для разработки целого ряда программных документов, включая «Национальную технологическую инициативу» (Milli Teknoloji Hamlesi), «Цифровую Турцию», а также «Стратегия промышленности и технологий до 2023 года». В мае 2025 года президент страны Р.Т. Эрдоган утвердил «Стратегию промышленности и технологий до 2030 года» (2030 Sanayi ve Teknoloji Stratejisi).

Принимаемые меры позволили Анкаре добиться определенных успехов, в том числе
в производстве вооружений. Однако при этом многие критически важные компоненты и компетенции всё ещё остаются за пределами национального контроля. Например, в беспилотных летательных аппаратах «Байрактар» (Bayraktar), представленных в качестве «турецкого» бренда, использовались канадские оптические системы и австрийские двигатели, поставки которых были приостановлены после начала конфликта в Нагорном Карабахе. Аналогичные ограничения применялись к американским чипам и программному обеспечению. Современное технологическое положение Турции можно охарактеризовать как асимметричное и уязвимое. С одной стороны, страна обладает развитой оборонной промышленностью, быстро растущими технопарками и десятками стартапов в области программного обеспечения и мобильных решений. С другой — остаётся зависимой от внешних поставок в критически важных секторах: полупроводников, высокоточного оборудования, лицензий на программное обеспечение, систем искусственного интеллекта и даже образовательных стандартов. Более того, цифровая инфраструктура в значительной степени контролируется глобальными ИТ-гигантами, что создаёт угрозы в сфере информационной безопасности. При этом политическая зависимость от технологических центров усиливает риски внешнего давления. Прецеденты уже были: США замораживали поставки Турции оборонных компонентов, ЕС угрожал санкциями за цифровой контроль и цензуру, а Google и Twitter вводили ограничения на доступ к своим сервисам в ответ на политическое давление. Всё это усилило убеждение, что технологическая зависимость несет угрозу национальной безопасности — и стала одним из обоснований курса Анкары на достижение технологического суверенитета.

Характерной чертой турецкого технологического развития стала его политизация. Власть использует лозунги о техносамостоятельности не только как программу развития, но и как инструмент внутренней легитимации, особенно в преддверии выборов и в периоды внешнеполитического давления. Технология становится не только экономическим активом, но и частью идеологической повестки. Это, в свою очередь, приводит к дисбалансу: приоритет получают те сферы, которые важны с точки зрения политического имиджа (дроны, цифровые госуслуги), тогда как фундаментальные области — образование, наука, микроэлектроника — остаются недофинансированными. В настоящее время Турция подошла к критическому рубежу. Существующая модель, основанная на фрагментарной автономии и внешней зависимости, больше не обеспечивает стране устойчивости ни с экономической, ни с политической точки зрения. В условиях глобального давления и цифрового протекционизма технологическая зависимость превращается в угрозу национальному суверенитету и безопасности, требующую не только политической риторики, но и системной долгосрочной трансформации.

Подходы турецкого руководства к технологическому развитию страны

В официальной риторике турецкого руководства технологическое развитие рассматривается как центральный элемент национального суверенитета, экономической устойчивости и международной субъектности. При этом Турция стремиться стать региональным технологическим центром с конкурентоспособной оборонной промышленностью, цифровой инфраструктурой и динамично развивающейся наукой. Формирование новой технополитики началось с «Национальной технологической инициативы», запущенной Министерством промышленности и технологий в 2018 году. Инициатива охватывает приоритетные направления развития, включая беспилотные технологии, ИИ, биомедицину, кибербезопасность и устойчивую энергетику. Её идеологическая и институциональная реализация получила развитие в документе «Стратегия промышленности и технологий Турции до 2023 года», представленном в 2019 году, где прямо заявлена цель сокращения внешней зависимости в стратегических секторах и создания «национальной инновационной системы». В мае 2025 года принята «Стратегия промышленности и технологий до 2030 года», закрепляющая намерение сделать Турцию лидером цифрового производства, разработчиком собственных решений в области ИИ и хабом высокотехнологичного экспорта. В нём изложены ключевые приоритеты, включающие технологическое предпринимательство, устойчивое производство и технологическую автономию. Предусмотрено достижение доли в 30% для высокотехнологичных товаров в общем экспорте к 2030 году. Институционально реализация этих целей осуществляется через такие органы, как «Научно-исследовательский совет» (TÜBİTAK), «Агентство поддержки малого и среднего предпринимательства» (KOSGEB), «Турецкая академия наук» (TÜBA), а также сеть из более 80 технопарков научно-исследовательских центров. С 2024 года государство оказывает поддержку компаниям, работающим в секторах с высокой добавленной стоимостью. Так, по линии правительственной программы поддержки высоких технологий (High Tech Turkiye Investment Incentive Programme, HIT-30) до 2030 года планируется выделить $30 млрд. Цифровое измерение стратегии закреплено в программе «Цифровая Турция» (Digital Türkiye), призванной повысить конкурентоспособность турецких информационно-коммуникационных технологий на мировом рынке. Программа предусматривает формирование «цифрового правительства», электронные госуслуги, сбор, обработку и анализ больших данных, а также развитие облачной инфраструктуры. Однако реализация этих амбициозных программ наталкивается на системные ограничения. Согласно докладу Организации экономического сотрудничества и развития за 2023 год, доля Турции в глобальных НИОКР остаётся скромной — затраты на науку составляют около 1,2% ВВП. Для сравнения, в Южной Корее и Израиле этот показатель превышает 4%. Также сохраняется внешняя зависимость от импорта критических технологий: полупроводников, машинного оборудования, авиационных компонентов. Усугубляют ситуацию политическая нестабильность и кадровые проблемы. Усиление цензуры, давление на независимые университеты и ограничение академической свободы подрывают внутреннюю инновационную среду. Тенденция к «утечке мозгов» особенно заметна в высокотехнологичных отраслях. Например, из числа выпускников бакалавриата, покинувших страну в 2021-2023 гг., 17,9% приходится на специалистов по молекулярной биологии и генетики, 10,2% – биоинженерия, 8,4% – компьютерная инженерия. Основными странами, в которые уезжает турецкая молодежь, являются США (21,4%), Германия (17,5%), Великобритания (11,2%), Нидерланды (6,9%) и Канада (4,9%). Несмотря на официальную доминанту технонационализма, в экспертной среде Турции присутствуют и альтернативные точки зрения. Ряд экономистов выступают за интеграцию с ЕС по модели «технологического нейтралитета» — отказа от идеологизированного техноконтроля и ставка на интероперабельность с глобальными стандартами. Некоторые стамбульские университеты, в том числе Сабанджи и Коч (Sabancı и Koç), поднимают вопрос о необходимости приоритетного финансирования фундаментальных наук, а не демонстрационных проектов. В целом стратегический замысел турецкого руководства отражает стремление к многоуровневому технологическому суверенитету, но сталкивается с жёсткими ограничениями в ресурсах, институциональной культуре и кадровом потенциале. Эти противоречия обостряются в условиях усиливающейся глобальной технофрагментации, что делает выбор дальнейшей траектории — от технологической кооперации до изоляционизма — ключевым вопросом на ближайшее десятилетие.

Вероятные сценарии технологического развития Турции

В условиях растущей фрагментации глобального технологического пространства Турция оказалась перед необходимостью сделать свой выбор. Как страна, находящаяся на стыке евроатлантической и евразийской систем, она стремится реализовать курс на технологический суверенитет — но делает это в условиях ограниченного доступа к критическим ресурсам, институциональных барьеров и внешнеполитического давления. На протяжении последнего десятилетия правительство активно инвестирует в оборонную промышленность, цифровизацию госуслуг и развитие стартапов, но структурные зависимости от глобальных лидеров сохраняются в таких областях, как микроэлектроника, ИИ, инфраструктурное ПО и цифровые платформы. Развитие турецкой технополитики отражает не только внутренние амбиции, но и реакцию на глобальные вызовы: технологические санкции, отток специалистов, рост нестабильности в международных цепочках поставок. При этом руководство страны пытается одновременно сохранить относительную автономию, участвовать в глобальных цепочках и наращивать внутреннюю научно-технологическую базу. Однако реализация этих целей зависит от множества условий: внешнего окружения, ресурсной базы, уровня политической консолидации и международной поддержки. В сложившейся ситуации возможными являются три основных варианта технологического будущего Турции: «суверенная коалиция», «зависимая адаптация» и «стратегическое дрейфование». Эти сценарии различаются по уровню автономии, степени включенности в международные технологические зоны и качеству внутренней научно-инновационной системы.

«Суверенная коалиция»: наиболее амбициозный и маловероятный без внешней поддержки сценарий, предполагающий укрепление внутренней инновационной экосистемы за счёт стратегического инвестирования в фундаментальную науку, локализацию производства, модернизацию образования и активную политику по удержанию талантов. При этом происходит создание технологического блока второго эшелона — в партнёрстве с другими странами, например, с Бразилией, Индонезией, Казахстаном, Мексикой или Россией, с акцентом на совместную разработку стандартов, обмен кадрами и институциональное развитие. Этот сценарий требует консолидации политической воли, стабильного финансирования, доступа к капиталу и минимум 10 лет устойчивого развития. К числу основных рисков можно отнести ограниченность капитала, внешнее давление и даже изоляцию от глобальных стандартов.

«Зависимая адаптация»: наиболее вероятный в ближайшие 5–7 лет сценарий. Турция сохраняет амбиции в отдельных нишах (дроны, кибербезопасность, цифровое правительство), но в целом интегрируется в существующие техноэкономические блоки. Это может быть сближение с ЕС через цифровые регуляторные соглашения, или углублённое технологическое сотрудничество с Китаем в обмен на инвестиции и оборудование. При этом страна имеет возможности для манёвра, но вынуждена адаптироваться к чужим правилам. Внутренний суверенитет в цифровом пространстве остаётся ограниченным, особенно в сфере платформ, ИИ и облачных вычислений. Риски: потеря контроля над стандартами, рост зависимости, политическая уязвимость.

«Стратегическое дрейфование»: сценарий упущенных возможностей, предусматривающий декларативный характер технологической политики, но не подкрепленный ресурсами и реальными мерами по трансформации науки и экономики. При этом государственные программы останутся фрагментарными, внутренние ресурсы будут распыляться, направляясь на достижение пропагандистского эффекта, а деградация научного потенциала и «утечка умов» продолжится. В этом варианте Турция останется в «серой зоне» между блоками, не имея ни доступа к ключевым технологиям, ни собственной независимой базы. Реализация такого сценария может привести к долгосрочному отставанию, потере инвестиционной привлекательности и утрате амбиций регионального лидерства. Риски: зависимость от политической конъюнктуры, ослабление научно-технического потенциала и кадровый кризис.

На текущий момент турки балансируют между вторым и третьим сценарием, периодически предпринимая попытки двигаться к первому. Однако структурные ограничения, геополитическое давление и нехватка ресурсов делают этот путь крайне сложным. Станет ли Турция технологическим субъектом или останется зависимым государством — во многом определяется наличием политической воли к реализации продекларированных целей национальной политики, способностью мобилизовать внутренние ресурсы и развивать кооперацию со странами, также стремящимися к технологическому суверенитету.

Таким образом, к середине 2020-х годов Турция оказалась перед структурным вызовом: как выстроить устойчивую технологическую траекторию в условиях глобального соперничества, фрагментации цепочек поставок и ограниченного доступа к критическим технологиям. Противостояние ведущих держав всё более проявляется в борьбе за стандарты, платформы и регуляторные правила, а зависимость от импорта передовых технологий становится угрозой национальной безопасности. На этом фоне Анкара заявила о намерении развивать собственную технологическую базу — от цифровых госуслуг до оборонной промышленности, от ИИ до инфраструктурного программного обеспечения. Провозглашённый курс подкреплён стратегиями, программами и институциональными реформами. Однако его практическая реализация осложнена рядом факторов: внешнее давление, внутриполитическая нестабильность, недостаточные инвестиции в НИОКР и отток специалистов. Наиболее реалистичным сценарием на ближайшую перспективу представляется частичная автономия с адаптацией к правилам техноэкономических блоков. Турция сможет сохранять суверенитет в отдельных секторах (дроны, кибербезопасность, цифровые сервисы), но и сохранит зависимость от технологических лидеров — США, Китая и ЕС. В связи с этим особую актуальность приобретает коалиционный подход: объединение усилий с другими странами, испытывающими аналогичное давление и структурные ограничения. Такие страны как Бразилия, Индонезия, Казахстан, Мексика и Россия могут быть заинтересованы в совместной выработке стандартов, распределении производственных функций и создании независимой технологической зоны. При этом Турция, осуществляющая многовекторную внешнюю политику, обладающая выгодным географическим положением и развитыми технологиями в отдельных сферах, способна играть в такой коалиции активную роль.