Юго-Восточная Азия в контексте геополитического противостояния США и Китая

Почему Юго-Восточная Азия стала ареной противостояния ведущих держав?

Геополитическое значение Юго-Восточной Азии очевидно: доминирование в регионе позволяет контролировать главные морские пути между Тихим и Индийским океанами, а также пролив Малакка и прилегающие транспортные артерии, через которые проходит более трети всей мировой торговли. Только по Южно-Китайскому морю ежегодно транспортируется до 60% китайского импорта нефти. Исторически ЮВА была объектом влияния различных центров силы — от колониальных империй до участников «холодной войны». США активно присутствовали в региональной политике, особенно в послевоенный период, используя Южный Вьетнам, Филиппины и Таиланд как опорные точки в противостоянии социалистическому блоку. В XXI веке регион стал ядром стратегии «возвращения в Азию» (Pivot to Asia), провозглашённой администрацией Барака Обамы, а впоследствии развивавшейся под флагом «Индо-Тихоокеанской стратегии» (Indo-Pacific Strategy), ориентированной на сдерживание КНР и укрепление здесь американских позиций. Для Китая ЮВА представляет собой «естественное геостратегическое продолжение» южных провинций. В официальных формулировках китайского руководства (включая доклады МИД КНР и речи Си Цзиньпина) подчёркивается роль региона как «ближнего окружения», в котором Китай стремится обеспечить экономическую стабильность, безопасность своих коммуникаций и распространение собственной модели развития. Инициатива «Пояс и путь» (Belt and Road Initiative, BRI), запуск «Цифрового шелкового пути», активное продвижение торгово-экономических проектов демонстрируют попытки КНР создать зону нормативной и техноэкономической гравитации. Политика США направлена на сдерживание Китая, который рассматривается Вашингтоном в качестве единственного конкурента, имеющего намерение и ресурсы для изменения миропорядка. При этом одним из эпицентров этой конфронтации стало Южно-Китайское море. Именно здесь американцы регулярно проводят операции по обеспечению свободы судоходства (Freedom of Navigation Operations, FONOPs), демонстрируя силу и стремление ограничить китайские амбиции, связанные с наращиванием военного и административного присутствия на спорных территориях, в том числе островах Спратли и Парасельских островах.

Важным элементом стратегической конкуренции становится борьба за технологические и нормативные стандарты. США стремятся к снижению зависимости стран региона от Китая в области микроэлектроники, телекоммуникаций и цифровой инфраструктуры. Через такие механизмы, как «Индо-Тихоокеанская экономическая структура» (IPEF), «Четырехсторонний диалог по безопасности» (QUAD), Совет по торговле и технологиям США и ЕС (US-EU TTC) и «Инициативы по повышению устойчивости цепочки поставок» (SCRI и RSC), Вашингтон координирует усилия с союзниками, перенаправляя критически важное производство из «нестабильных или недружественных» стран в лояльные государства. Китай, в свою очередь, предлагает более доступные и масштабируемые альтернативы — от 5G и облачных решений до Smart City платформ. Эти технологии продвигаются в рамках инициативы «Цифровой шелковый путь» и сопровождаются созданием нормативных экосистем, совместимых с китайской моделью контроля и расчётов. Параллельно Пекин выстраивает собственные логистические и финансовые цепочки, вовлекая страны региона в альтернативную архитектуру технологической зависимости. На этом фоне АСЕАН формально придерживается политики нейтралитета и «центральности» в региональной архитектуре, но де-факто всё чаще выступает не субъектом, а ареной внешнего соперничества. При этом слабая институциональная консолидация и различные внешнеполитические ориентиры стран-членов мешают выработке единой линии по отношению к внешнему давлению.

Геополитические интересы США, Китая и стран Юго-Восточной Азии

В настоящее время Юго-Восточная Азия превратилась в арену стратегического противостояния между США и Китаем, от исхода которого зависит в значительной мере конфигурация международных отношений XXI века. В отличие от периода «холодной войны», современное противоборство не ограничивается военно-политической сферой: оно охватывает экономику, технологии, идеологию, инфраструктуру и культуру. В этих условиях каждое государство региона вынуждено определить не только свою внешнеполитическую траекторию, но и образ будущего, в который оно стремится встроиться. США намерено утвердить в Юго-Восточной Азии архитектуру, совместимую с принципами либерального миропорядка — с открытой экономикой, транспарентными механизмами регулирования, свободой судоходства и политической демократизацией. Их желаемое будущее — регион, встраивающийся в глобальную систему, в которой доминируют западные стандарты торговли, технологий и безопасности. Американцы хотят видеть ЮВА не просто зоной сдерживания Китая, а как ключевой опорный пояс для управления глобальными цепочками поставок, цифровыми потоками и нормативной повесткой. Это пространство должно быть устойчивым к авторитарному влиянию, открытым для американского бизнеса и институтов, а также связанным с союзной сетью, включающей Японию, Австралию и Южную Корею. При этом важна не только безопасность, но и распространение идеологических ориентиров — от прав человека до политической конкурентности. США рассчитывают на то, что институциональная вовлечённость и партнёрство по модели «дружественной взаимозависимости» вытеснят китайское влияние. Китай, в свою очередь, стремится к формированию в Юго-Восточной Азии зоны стратегической стабильности, в которой он признаётся естественным центром притяжения. Будущее региона, по мнению Пекина, должно строиться на признании Китая как главного экономического партнёра, поставщика инфраструктуры, технологий и правил игры. Это не гегемония в классическом смысле, а иерархичная система взаимозависимостей, где политическая лояльность вознаграждается экономическими преференциями. Китайское видение основано на принципах невмешательства, прагматизма и «развития без условий» - государства получают ресурсы без давления на их внутренний строй. В стратегической перспективе Пекин хочет интегрировать ЮВА в единое техноэкономическое пространство - с китайскими платформами, юанем в расчётах, собственными цифровыми и финансовыми стандартами. Это должно обеспечить Китаю буфер против американского давления и долгосрочную устойчивость китайской модели развития.

Государства, тесно сотрудничающие с США — такие как Филиппины, Сингапур и Австралия — видят желаемый вектор развития в институциональном сближении с Западом, опоре на американские механизмы сдерживания и интеграции в международные цепочки поставок под управлением демократических стран. Эти акторы стремятся к модернизации своих экономик за счёт доступа к технологиям, инвестициям и образовательным программам США. При этом для этих стран важно сохранить свой суверенитет, но в стратегической перспективе они видят гарантией своей безопасности именно союз с Вашингтоном. Это — государства, сделавшие выбор в пользу модели открытого, англо-саксонского порядка, в котором КНР рассматривается как вызов или, как минимум, конкурент, ограничивающий пространство для манёвра.

Страны, ориентированные на Китай — Камбоджа, Лаос и Мьянма — выступают против вмешательства во внутренние дела государства и экономическое развитие без необходимости реформироваться под внешним давлением. Их желаемое будущее — регион, где Пекин выступает гарантом суверенитета и источником долговременной поддержки, особенно в условиях изоляции от Запада. Для них привлекательна китайская модель: рост без демократизации, инвестиции без требований, инфраструктура без политической реформы. Эти страны нередко воспринимают Китай как единственный канал доступа к внешним ресурсам, и готовы встроиться в его техноэкономическую орбиту. В такой архитектуре они получают статус младших партнёров, но взамен сохраняют внутренний контроль и относительную независимость от международных институтов.

Страны, ведущие многовекторную политику, — Вьетнам, Малайзия, Индонезия, Таиланд — формируют собственное видение будущего: региональный порядок, в котором нет доминирования ни одной из сверхдержав, а интересы балансируются через многовекторную политику. Их интерес — не стать частью геополитического конфликта, а использовать соперничество для получения максимальных выгод. Они хотят быть «центрами силы» второго уровня: с автономной внешней политикой, гибкой экономикой и способностью влиять на региональные процессы.

Китай обладает огромным кредитным и инвестиционным потенциалом, предлагает быстрые и масштабные решения в области инфраструктуры и технологий, действует гибко и без идеологических условий. Его модель привлекательна для режимов, ориентированных на стабильность и экономический рост. Однако уязвимость Китая — это ограниченная прозрачность, нарастающее давление извне, вызванное обвинениями в экспансионизме, а также сомнения по поводу устойчивости китайской модели в условиях демографического и структурного давления. Кроме того, растущее число государств в регионе опасается чрезмерной зависимости от Пекина и стремится диверсифицировать внешние связи. Сильной стороной США остаётся глобальная сеть союзов, передовые технологии, универсальные ценностные ориентиры и мощная информационная инфраструктура. Они предлагают странам региона инструменты защиты, инвестиции, доступ к мировым рынкам и институциональную легитимность. Однако их слабостью является ограниченное терпение к многообразию режимов, политическая поляризация внутри самих США и спад доверия после нестабильной внешней политики предыдущих администраций. Кроме того, американские инициативы часто сопровождаются требованиями и условностями, что снижает их привлекательность для авторитарных государств ЮВА. Вместе с тем новая администрация США демонстрирует большую гибкость в выстраивании партнёрских отношений. Так, во время визита в Эр-Рияд в мае 2025 года Дональд Трамп заявил, что монархии Ближнего Востока являются «надёжными и ответственными партнёрами», несмотря на отсутствие демократических институтов. По его словам, США не будут навязывать другим странам свои политические ценности, а будут строить отношения на основе взаимного уважения, прагматизма и национального суверенитета. Эта риторика ознаменовала отход от традиционной американской политики, ориентированной на экспорт демократии, и усилила акцент на стратегическом расчёте и уважении культурной и политической специфики партнёров. В связи с этим нельзя исключать, что аналогичный подход будет применён и в отношении государств Юго-Восточной Азии, многие из которых имеют авторитарные или гибридные режимы. Отказ от «морализаторского» давления и переход к модели сотрудничества на основе интересов и доверия может повысить привлекательность американского партнёрства для стран, которые ранее тяготели к Китаю именно из-за его невмешательского подхода. Это создаёт условия для усиления конкурентоспособности США в регионе и пересмотра их роли в архитектуре влияния — с опорой не только на альянсы и безопасность, но и на уважение суверенитета как основы новой прагматичной дипломатии.

Сценарии развития американо-китайского противостояния в ЮВА

В течение последнего десятилетия Юго-Восточная Азия демонстрирует устойчивое усиление геополитического давления со стороны как США, так и Китая. Одни страны углубили союз с Вашингтоном, другие — укрепили зависимость от Пекина, третьи — сохранили курс на внешнеполитический нейтралитет при растущей вовлечённости в региональные процессы. Эти трансформации наглядно фиксируются при помощи адаптированной матрицы Хрусталева (Рис. 1), позволяющей визуализировать изменение позиций ключевых акторов в координатах зависимости от внешних сил и уровня участия в стратегическом противостоянии.

Сравнение матриц показывает, что за последние десять лет значительно усилилось вовлечение стран Юго-Восточной Азии в стратегическое соперничество между США и КНР. Если в 2015 году большинство государств сохраняли сдержанную позицию, то к 2025 году многие из них были вынуждены занять сторону одного из центров силы. Особенно заметен сдвиг Филиппин и Сингапура в сторону США — как по уровню военно-политического сотрудничества, так и по зависимости от американских технологий. При этом Мьянма, Камбоджа и Лаос ещё глубже интегрировались в орбиту Китая, усилив экономическую и политическую зависимость от Пекина. Вьетнам, Индонезия, Таиланд и Малайзия продолжают удерживать сбалансированную внешнюю траекторию, однако уровень давления и вовлечённости в региональное противостояние у них существенно вырос. Эти изменения отражают не только внешнее давление двух центров силы, но и внутренние трансформации в самих государствах, вынужденных адаптироваться к новым условиям геополитической турбулентности. На фоне зафиксированных сдвигов в позиционировании стран Юго-Восточной Азии становится очевидным, что регион вступает в фазу структурной нестабильности, где прежняя стратегия балансирования уже не гарантирует устойчивости. Увеличение зависимости от внешних акторов, рост оборонных расходов, цифровая поляризация и нормативная фрагментация создают условия для закрепления блоковой логики. В этих обстоятельствах можно выделить три основных возможных сценария развития ситуации: управляемая конкуренция, конфронтационная эскалация и новая холодная война.

«Управляемая конкуренция»: наиболее вероятный и относительно стабильный сценарий. США и Китай продолжают борьбу за влияние, наращивая экономические
и технологические инициативы, но избегают открытой конфронтации. Страны Юго-Восточной Азии получают пространство для балансировки, извлекая выгоду из конкуренции сверхдержав. Южно-Китайское море остаётся зоной напряжённости, но без инцидентов, способных перерасти в вооружённый конфликт.

«Конфронтационная эскалация»: наиболее тревожный и непредсказуемый сценарий, при котором конкуренция выходит из-под контроля. Поводом может стать локальный инцидент — столкновение флотов, конфликт вокруг Тайваня, спорных островов или резкая смена политического курса одной из стран региона. В результате происходит быстрое наращивание военного присутствия, дипломатическая поляризация и частичный коллапс региональных механизмов.

«Новая холодная война»: долговременный системный сценарий, при котором Юго-Восточная Азия разделяется на два противостоящих блока — с собственными экономическими зонами, технологическими стандартами и политическими ориентирами. США формируют сеть демократических партнёров вокруг инициатив AUKUS, QUAD, IPEF и оборонных соглашений. Китай — выстраивает свою зону влияния через подконтрольные региональные институты.

В 2025 году Юго-Восточная Азия окончательно стала одним из ключевых театров системного соперничества между США и Китаем. Противоборство носит многомерный характер: оно охватывает не только сферу безопасности, но и конкуренцию за стандарты, технологии, инфраструктуру и нормативные режимы. Ставки в этом противостоянии выходят за рамки регионального — речь идёт о конфигурации международного порядка в XXI веке. И США, и Китай стремятся встроить ЮВА в формируемые ими архитектуры влияния. Вашингтон акцентирует институциональное партнёрство, нормы открытого мира и международные альянсы. Пекин делает ставку на экономическую взаимозависимость, суверенитет партнёров и альтернативные механизмы развития. Обе модели находят отклик в регионе, в зависимости от политической культуры, экономических и технологических предпочтений конкретных государств. Новая риторика президента США Дональда Трампа о готовности к прагматичному партнёрству с недемократическими режимами может изменить баланс восприятия и расширить спектр их взаимодействия с государствами ЮВА. Однако она не отменяет глубинных различий сторон и не устраняет взаимных подозрений, особенно в условиях усиливающейся конкуренции. Сценарии будущего остаются открытыми. Управляемое соперничество пока выглядит предпочтительным, но сохраняются риски конфронтации — особенно в Южно-Китайском море и в случае политических кризисов внутри отдельных государств. Возможно также формирование двух параллельных зон техноэкономического влияния, что изменит характер глобализации.